[trimel]

В море — о бабах,
С бабами — о море.
(Неписаный морской закон)

Строго в определённое распорядком дня и подтверждённое корабельной трансляцией время в понедельник на командном пункте одной из боевых частей «паркетного» крейсера начался осмотр и проворачивание технических средств. Это мероприятие, что особенно приятно, всегда успешно совмещалось с обменом личными впечатлениями офицерско-мичманского состава о прошедших выходных. Но в этот раз в многоголосый шум, привычно сплетающий в себе треск и посвистывание многочисленных агрегатов и приборов, нервные команды хронически невысыпающегося дежурного, нечленораздельные доклады по громкоговорящей связи с боевых постов, захлебывающуюся скороговорку холостых лейтенантов и мичманков, спешащих поделиться обретёнными в ближайшем ресторане за субботу-воскресенье новыми жизненными впечатлениями, размеренную хрипотцу умудренных жизнью комдивов, повествующих о местных победах и поражениях в извечном противостоянии мужей и жён, влился голос обычно неразговорчивого старшего мичмана Семёныча, старшины лучшей на корабле команды.
- А моя-то тоже… Отколола намедни номерок в постели…

Все прочие разговоры моментально оборвались на полуслове. Семёныч всегда внешне производил впечатление идеального мужа-подкаблучника, а небезызвестная на крейсере его супруга Вера Даниловна отличалась крутым нравом и чрезмерно строгим воспитанием и держала в страхе лейтенантских и мичманских молодых жён, громогласно и прилюдно пеняя им за легкомысленные наряды и раскрепощенное поведение на всех корабельных общесемейных празднествах. К тому же, хотя на шестом десятке лет её лицо и не утратило отблеска былой красоты коренной кубанской казачки, тело обзавелась доброй парой пудов лишнего веса, и даже самая бурная фантазия самого развращенного лейтенанта категорически отказывала при попытке представить Веру Даниловну изощренной участницей сексуальной оргии. С гораздо большим предпочтением в этих фантазиях фигурировали дочки Семёныча, одна из которых, дабы вырваться из-под строгого материнского ока, успешно поменяла в Новочеркасске уже третьего мужа, а младшая, со слов самых отчаянных крейсерских ловеласов, не менее активно покоряла мужскую половину Мурманска.
Семёныч, тем временем, не задумываясь над повышенным вниманием к своей персоне, продолжал:
- Лежу, стало быть, расслабился… А моя-то под одеялом так и чавкает…
Офицеры дружно задумались над грандиозностью степени проникновения тайных познаний составителей Кама-Сутры в повседневную жизнь обывателей Крайнего Севера.
- И тут, прикиньте, мужики, телефон зазвонил…
Неразборчивый, но дружный гул голосов подтвердил, что незваные любители общения отравили не одну лучшую минуту жизни присутствующих.
- Не мне ж, ясен пень, трубку поднимать… Попросил Верку по-человечески — возьми, мол, спроси, кто там, чего хочет… Ну она трубку-то сняла…
Представив в меру своей собственной испорченности описываемую сцену, многие из слушателей осознали неполноту канонических трудов индийских теоретиков чувственных наслаждений.
- А рот-то занят… Всё никак проглотить не может… Давится…, — без тени смущения продолжал мичман.
Осознав, что даже Семёныч вроде как выступает в роли семейного сексуального деспота, многие офицеры и мичмана лихорадочно задумались над возможностью обогатить свою семейную жизнь новыми острыми ощущениями.
- Сглотнула наконец-таки… Да телефон-то уж умолк… Так и не узнали, кто звонил, — с искренним разочарованием закончил своё повествование старшина.
На пару минут на командном пункте воцарилась полная тишина. В зависимости от издержков воспитания, лирические либо чувственные струнки пели в глубине души всех свидетелей мичманского откровения.
- Семёныч, ну а дальше-то что было? — благоговейно решился нарушить идиллию молоденький мичманок.
- Дальше-то?… — откликнулся старшина, — Да чего уж там… Знамо… На кухню пошли… Все пирожки и доели… Не всё ж их моему Верунчику под одеялом жрать… Накрошит вечно…