[noname]

Почти сразу после этого разговора кабинет Мюллера стал наполняться людьми. Первым прибежал Айсман и стал, ползая у Мюллера в ногах, умолять никому не говорить о той характеристике, которую он написал на Штирлица. За этим занятием его и застали офицеры гестапо, собравшиеся к Мюллеру на экстренное совещание. Трудно сказать, кто произвел на них большее впечатление: Айсман, целующий сапоги Мюллера или Холтофф, сохранявший при этом полнейшее спокойствие, но офицеры затрепетали.
- А правду все говорят, что Штирлиц - русский шпион? - решился спросить один из них.
Мюллер не ответил, и от этого все затрепетали еще сильнее.
- А это опасно?
Мрачный смешок вырвался из уст бывалых гестаповцев.
"Воды!" - простонал Холтофф.
- А вы знаете, я слышал, что русские шпионы первыми не нападают. Если с ними ласково, то они не трогают.
- Да что вы все трусите? Двое сбоку, третий бьет по голове...
- Вот ты и будешь его бить.
- Да что же мы все с одним шпионом не справимся?
- Штирлиц идет по коридору! - Вдруг объявил Шольц.
- Куда идет? - еле слышно спросил внезапно потерявший голос Мюллер.
- Сюда идет, сюда, - зловещим шепотом ответил ему Шольц.
Переполненный кабинет мгновенно опустел, в нем остались только Мюллер, которому бежать было некуда, да и неудобно, и Холтофф, который уже не боялся Штирлица, а лежал себе спокойненько в углу, забывшись каким-то детским сном. Виделся ему мрачный подвал средневекового алхимика, в котором злосчастный Рунге листал толстую полуистлевшую книгу, мелькали заголовки "Машина времени", "Вечный двигатель", "Философский камень", но Рунге остановился на странице с заголовком "Атомная бомба". Потирая ручки, злобный физик Рунге, пошел к огромному шкафу, из которого он достал реторты с шипящими и бурлящими разноцветными жидкостями. Он смешал их в равных пропорциях и в клубах дыма появилось его зловещее создание. Пораженный его военной таинственностью Рунге застыл в оцепенении. Он не заметил, как из шкафа на цыпочках вышел Штирлиц с еще одной ретортой в руке. Озираясь как преступник, русский шпион подменил ей одну из реторт у Рунге и опять скрылся в шкафу, а безумный Рунге, оправившись от первого потрясения, снова бросился к столу, чтобы сделать еще одну атомную бомбу, так необходимую для самолетов рейха. Но к его ужасу из дыма вместо атомной бомбы вышли два дюжих гестаповца. "Еврей!" - закричал один из них, показывая пальцем на Рунге. Они схватили его под руки и потащили к выходу. Когда они ушли, из шкафа снова появился Штирлиц. Он вырвал из книги страницу, где было написано про атомную бомбу, сунул ее в карман и со зловещим хохотом растворился в воздухе.
Штирлицу казалось, что в РСХА все посходили с ума: охранники тянули в знак приветствия не одну, как всегда, а обе руки, большинство коллег, издалека завидев его, бросались наутек, а те, кому некуда было бежать, говорили: "Гитлер капут!". Просидев некоторое время у себя в кабинете, он обнаружил пропажу спичек, видимо их спионерил Холтофф. Штирлиц пошел попросить огоньку, но все от него разбегались. Когда же ему удалось найти какого-то хромого шарфюрера, то вместо того чтобы одолжить спички, он стал рассказывать про свою семью и детей. Штирлиц не дослушал его и продолжил охоту. Следующая "жертва" вместо спичек отдала ему часы и кошелек. Штирлиц догадывался, что тут не обошлось без козней завистников, ведь те же люди, которые сейчас разбегаются от него как клопы, готовы были просить у него автограф, после допроса русской радистки. Ноги сами принесли Штирлица к кабинету Мюллера. "Этот убегать не станет", - подумал он и вошел.
У дверей его встретил растерянный Шольц с множественными следами ног на мундире. Он поспешно прижался к стене, пропуская Штирлица. Одна створка двери кабинета лежала на полу, другая болталась на одной петле. В самом кабинете был такой разгром, будто через него пробежало стадо слонов.
Войдя, Штирлиц опустил руку в карман, а Мюллер быстро сунул руку под газету.
- Извините, у вас огоньку не найдется? - спросил Штирлиц, доставая папиросу.
Мюллер достал из-под газеты спички и протянул их ему. Штирлиц закурил. Чтобы как-то заполнить возникшую паузу, Мюллер спросил:
- Штирлиц, вы говорите по-немецки?
Штирлиц подавился дымом. Мюллер суетливо вскочил из-за стола, похлопал его по спине, и, как бы случайно заслоняя плакат с русским шпионом, заговорил:
- Я не понимаю, почему меня все боятся. Я старый добрый человек, о котором распускают слухи. Ваш Шелленберг в тысячу раз злее меня, только он умеет улыбаться и говорить по-французски, а я ем яблоки с косточками. Я никогда не обижал коммунистов, разве что расстреливал, но это все Кальтенбруннер виноват: он меня заставлял, а я не причем?
- Конечно, - согласился Штирлиц, а Мюллер, ободренный этим, сказал:
- Пойдем.
- Куда?
- Мне надо сказать вам одну важную вещь, а у меня в кабинете очень ценные пуленепробиваемые стекла, если вы их разобьете, то всю жизнь будет не расплатиться, так что давайте лучше выйдем.
- Ну давайте, - вздохнул Штирлиц, с горечью подумав, что эпидемия сумасшествия не миновала и этот кабинет.
"Совершенно теряют голову от поражений на фронтах", - подумал он, пропуская Мюллера вперед.
"Только после вас, - сказал Мюллер, - а то еще шандарахнете меня как Холтоффа."
"Воды!" - простонал Холтофф, хватая его за брюки.
- Да ну тебя! - отмахнулся от него Мюллер.
- Дайте вы ему попить, жалко же, - сказал Штирлиц.
- Напоите, - буркнул на ходу Мюллер, обращаясь к Шольцу.
- Чем?
- Чем хотите, только не коньяком: ему хватит.
Холтофф с благодарностью взглянул на Штирлица: русский шпион был первым за этот день, кто отнесся к нему по-человечески.
- Мы, видимо, вернемся, - нарочито весело сказал Мюллер.
- Но я еще не вызывал машину, - заметил Шольц.
- А мы никуда не едем.
- Вернетесь скоро?
- Как получится, Шольц, как получится.
- Не пуха вам, господин обергруппенфюрер!
Мюллер вздохнул и, ничего не ответив, повел Штирлица вниз в подвал. Шольц проводил их долгим печальным взглядом. "Ай да сукин сын!" - подумалось ему.
Переговоры с американцами от имени Гиммлера вел генерал Вольф (кстати истинный ариец). Летчик, возивший в Берлин его донесения, каждый раз замечал, как осунулся и похудел генерал.
- Передадите это в собственные руки рейхсфюреру, - говорил он, дрожащей рукой отдавая очередную депешу.
- Передать еще что-нибудь?
- Да, передайте, - быстро, дрожащим голосом заговорил Вольф, воровато озираясь. - Скажите ему, что я больше не могу, что завтра я сам полечу в Берлин.
- Слушаюсь, - сказал летчик и полез в самолет.
- Если вас собьют, - сказал Вольф, судорожно хватая его за руку, - съешьте этот пакет еще до того, как отстегнете парашют.
- Это невозможно, - отвечал педантичный пилот, глядя на огромный пакет.
Вольф поспешно протянул ему банку с горчицей.
- Слушаюсь! - козырнул летчик.
- И помните: никто кроме рейхсфюрера не должен ничего знать.
Выслушав доклад летчика, Борман невольно испытал чувство мстительной радости.
- Так значит, Вольф возвращается? - переспросил он, разбив портрет Гиммлера о голову секретаря. - Ну теперь они в моих руках. Теперь я отучу этого засранца рейхсфюрера от всяких там переговоров за моей спиной!
Он вызвал двух своих лучших агентов и, дав каждому по морде, сказал:
- Поедете на аэродром. Как только появится генерал Вольф действуйте по ин-струкции ╬125/674-IV-A.
Это означало: один бьет по зубам, другой бросается сзади и скручивает руки, а потом "объект" сажают в машину и отвозят к Борману.
Штирлиц не сразу решился войти в кабинет Шелленберга. После того, как стало известно, что он - советский разведчик, можно было ожидать любой реакции. Но, против ожиданий, Шелленберг встретил Штирлица очень радушно:
- Штирлиц! Тысячу лет тебя не видел! Что же ты ко мне не заходишь? Московской или Столичной?
- Я за рулем.
- Прости старого дурака: конечно Сибирской.
Он налил Штирлицу полный стакан, а себе плеснул немного в рюмку и сказал:
- Россия. Какое емкое понятие! Сколько связано с ней: загадочная русская душа, русская зима, русская тройка, русские дороги, русская водка, русская свинья, я имею в виду русскую кухню. За Россию, Штирлиц, до дна!
Штирлиц пригубил стакан.
- Я уезжаю, - грустно сказал он.
- Начальство вызывает?
- Да нет, просто дела всякие.
- Рвешь когти? Понимаю, этот Мюллер кого угодно достанет, не обращай на него внимания.
- Да я не из-за этого, - промямлил Штирлиц, изучая свои ногти.
- Понимаю, - внезапно загорелся Шелленберг, - это тайна. Я знаю что такое тайна: сам работаю в разведке, можешь мне довериться: когда дело касается чужих тайн, я могу молчать как кремлевская стена.
Штирлиц промолчал в ответ. Шелленберг мрачно насупился и сказал:
- Ну так уж и быть: выпишу тебе документы. Куда сейчас едешь?
- В Швейцарию.
- Зачем? Они же нейтралы? Впрочем, понимаю: тайна.
Штирлиц кивнул.
- Выпишите мне мужские и женские документы, - попросил он.
- Зачем? Придется переодеваться?
Штирлиц кивнул. Шелленберг вздохнул и выписал документы.
- Вернетесь? - спросил он.
- Постараюсь.
Уже дойдя до двери, Штирлиц возвратился и положил на стол ключ.
- Мюллер заперся в седьмой камере и не выходит. Покормите его, что ли.
- Заперся? - лукаво переспросил Шелленберг.
Штирлиц смущенно опустил глаза.
- Какая разница... Его можно уже выпустить.
- Договорились, - сказал Шелленберг, пряча ключ в стол. - А в том, что наш разговор останется между нами, можете не сомневаться.
- Ну да, - рассеяно сказал Штирлиц.
Выходя, он слышал, как Шелленберг говорит по телефону: "Держись за стул, а то упадешь! Знаешь, с кем я сейчас разговаривал?.."
"Трудно будет, - думал Штирлиц, выходя из здания РСХА. - Конечно, можно доказать, что все это неправда, но..."
"Мама! Смотри: русский шпион!" - закричал какой-то малыш, показывая на него пальцем и, получив от матери подзатыльник, заревел.
"Трудно будет", - снова подумал Штирлиц. Через час он и Кэт уже ехали в Швейцарию.
Выйдя из самолета, генерал Вольф сразу увидел громил партайгеноссе Бормана. Улыбаясь, они двинулись к нему. Вольфу стало не по себе: уж очень это смахивало на инструкцию ╬125/674-IV-A, если так, то ему оставалось рассчитывать только на чудо.
Чудо явилось в лице Шелленберга. Как из-под земли возник он за спинами громил и, растолкав их, обнял Вольфа.
- Какая встреча! - воскликнул он. - Тысячу лет вас не видел, Вольф! Как долетели?
Агенты Бормана растерялись: в инструкции ╬125/674-IV-A ничего не было сказано о Шелленберге, а тот, совсем обнаглев, обернулся к ним и сказал:
- А, это вас Борман прислал? Очень мило. Возьмите чемоданчики и отнесите в мою машину. Душечка Борман всегда так заботлив!
Окончательно сбитые с толку громилы выполнили приказание Шелленберга, тот усадил Вольфа в машину, дал громилам на чай и сказал:
- Поцелуйте от меня лысину партайгеноссе Бормана и передайте мой пламенный привет.
Гиммлер, включив радио на всю мощность, кричал:
- Вы провалили операцию и поставили под удар меня, ясно вам это?! Каким образом Борман узнал о наших переговорах?!
Шелленберг покраснел.
- Я не понимаю, - сказал он, - почему вы на меня так смотрите. Между прочим, если бы я не подслушал разговор Бормана с его агентами, то...
Его прервали всхлипывания Вольфа:
- Не ругайте меня, рейхсфюрер, не ругайте! Если бы вы знали, что я пережил за эти дни: по ночам кто-то привязывал меня к кровати; когда я шел на переговоры, черные кошки стадами перебегали мне дорогу; в еде мне постоянно попадались крысиные хвостики и лапки; мои тапочки прибивали к полу, а в сапоги наливали масло; каждый день мне приходили записки за подписью какого-то п.Ш., где мне угрожали смертью, если я не уберусь.
- Что это за п.Ш.? - спросил Гиммлер.
- Пастор Шлаг, - ответил Шелленберг, - есть у нас такой пособник коммунистов.
- Так значит о наших тайных переговорах знают даже явные пособники коммунистов? - взревел Гиммлер.
- А что вы опять на меня так смотрите? Чуть что, так сразу Шелленберг, будто я баба какая болтливая! Да, я общительный: разведчику нельзя иначе, но не болтливый: если надо, то я могу молчать как берлинская стена.
- Какая стена? - переспросил рейхсфюрер.
- Берлинская.


ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ (ШЕЛЛЕНБЕРГ)

Иногда он выбалтывал даже то, чего и знать-то не мог.

Борман проснулся от поцелуя в лысину. Перед ним стояли два его агента.
- Это вам от Шелленберга, - сказал один из них.
- С пламенным приветом, - добавил другой.
Борман не впал в истерику, хотя и понял, что его обманули: он собрался с мыслями и спустил громил с лестницы, изрубил топором портреты Гиммлера, выбил стулом окно, выбросил туда остатки портретов, набил морду секретарю; спускаясь в гараж, плюнул в лицо какому-то генералу, который именно в этот момент, задумался, не напрасно ли он голосовал в тридцать третьем за национал-социалистов, в гараже Борман проколол шины всех автомобилей и, окончательно успокоившись, взял такси, так как шины его личного автомобиля оказались проколоты, и помчался к фюреру. У него остался только один шанс: успеть туда раньше Гиммлера.
Борман понял, что проиграл, когда услышал громкий смех из-за двери с табличкой "фюрер". Когда он вошел, смех прекратился и фюрер, приподымаясь из-за стола, вежливо сказал:
- Как хорошо, что вы зашли к нам, Борман. Мы тут с Гиммлером и Шелленбергом только что о вас говорили.
Наглые морды Гиммлера и Шелленберга ехидно улыбались из-за его спины.
- Продолжай, Генрих, - сказал фюрер Гиммлеру.
Тот наклонился к его уху и, искоса поглядывая на Бормана, зашептал:
- Приходит, значит, к нему жена Геббельса...
Шелленберг схватился за живот и весело засмеялся. Посмотрев на него, засмеялся и фюрер, и вот все трое, забыв о стеснении, хохотали, наваливаясь на стол. Борман заскрежетал зубами и вышел. А за спиной у него слышался надрывный голос фюрера:
- А дальше? Дальше-то что?
- Дальше нельзя, - надрываясь от смеха, отвечал ему Гиммлер, - дальше неприлично.
Когда Борман выходил из бункера, он слышал, как за его спиной один охранник спросил у другого:
- Знаешь анекдот про жену Геббельса?
- Нет.
- А, черт! Я тоже.
Секретарь Бормана застал своего шефа за одним из его любимых занятий: высунув язык от напряжения, он пририсовывал на портрете рейхсфюрера ослиные уши. Увидев секретаря, он подскочил к нему и, потрясая кулаками прорычал:
- Следует запретить членам партии рассказывать гнусные анекдоты о ее руководителях, особенно когда они не знают, чем эти анекдоты кончаются.
- Совершенно с вами согласен, - поддакнул секретарь. - К вам фрау Геббельс пришла, прикажете впустить?
Штирлиц встретился со связником в маленьком бернском кабачке. Связник передал ему, что в создавшихся условиях Центр не может настаивать на возвращении Штирлица в Германию, но если он сам чувствует в себе силы, то вскоре ему поручат новое, еще более интересное задание. Также связник сообщил, что за успехи в работе Штирлиц награжден переходящим красным вымпелом и званием Героя Советского Союза (посмертно). Штирлицу вдруг страшно захотелось пройтись по РСХА с геройской звездой на мундире чтобы там все со стульев попадали. А связник, между тем, сказал, что он лично восхищен работой Штирлица и хочет с ним выпить. "Я за рулем", - ответил Штирлиц, подумав: "Ну почему все хотят меня напоить?", но все же выпил. Хмель ударил ему в голову и он, пристально посмотрев в глаза связнику, сказал:
- Если у вас найдется десять минут, не могли бы вы подождать, пока я напишу письмо?
- Десять минут у меня найдется, - ответил связник.
Штирлиц вырвал несколько страниц из записной книжки и, взяв самописку в левую руку, написал: "Здравствуй, любовь моя!"

Ты, любовь моя, извини,
Что я не писал:
Я за эти долгие дни
Очень уставал.
В каждом сне встречаюсь я с тобой,
Но обязан я продолжить бой,
Так что, я боюсь,
Скоро не вернусь.

Если скажут, что я был жесток, Слухам ты не верь.
Обходился я всегда как мог
Без больших потерь.
Если же я убивал людей,
То для счастья Родины своей.
Ты пойми, жена:
Это же война.

И теперь продолжу я вновь
Свой нелегкий труд.
В нем твои мне верность и любовь
Силы придадут.
Если трудно станет мне в борьбе,
То тогда я вспомню о тебе
И смогу опять битву продолжать.

"Мой поезд отходит через десять минут, - сказал связник, - пишите быстрее."
Штирлиц посмотрел на листок из записной книжки: "Здравствуй, любовь моя!" - это все, что он успел написать. Он скомкал свои листки и сказал: "Извините, что я задержал вас так сильно. Не стоит тащить это через три границы." Они попрощались и Штирлиц пошел к своей машине.
"Трудно будет, - подумал он. - Как выполнять задание, когда все косятся, спрашивают о здоровье Достоевского и просят научить играть на балалайке? Трудно будет, да кому сейчас легко?"
Штирлиц долго еще стоял у машины и курил. Он имел на это право, потому что он решил вернуться в Германию.