[pipsikola]

ГРЯЗНЫЙ БИЗНЕС
Работал один мой знакомый по хозяйской части на одном из предприятий. Помимо огромного хозяйства, был в его ведении и общественный туалет на территории. Не тот, что с унитазами и кафелем, а тот, что из досок и нескольких отверстий в полу. Вот по причине его санитарного состояния и получил он на очередной планерке вполне законный разнос от руководства. Дело, конечно, не очень приятное, но как ни крути, а выполнять распоряжение надо. Накропав наряд на немыслимую по тем временам сумму в двести пятьдесят рублей, он понес его на подпись директору. Тот долго возмущался, но, понимая всю тонкость вопроса и рассуждая, что за меньшую сумму действительно никто и не пойдет, подписал. Знакомый, получив в кассе деньги, призадумался. Уж больно жалко ему было эти деньги отдавать, ну такая натура у человека была, все к рукам липло. А тут такая сумма. Правда, и сортир чистить самому не хотелось. Решение созрело само: раз полностью забрать нельзя, надо постараться хотя бы часть сэкономить. Своим предлагать «халтуру» не стал по той простой причине, что за такое предложение можно было и по «хлебалу» словить, да и сэкономить на них не получится, враз просчитают, поэтому решил искать на стороне. Первыми, кто попался ему на глаза, были два пожилых корейца, мирно отдыхавшие на лавочке возле частного дома после огородных работ. «Слышь, мужики, как виды на урожай?» - окинув взглядом стоящие во дворе теплицы и присаживаясь .на краешек лавочки, начал он издалека. Как ни крути, а по «хлебалу» можно было словить и от чужих. Корейцы покхекали, поругались на затяжную весну, но, в общем-то, разговор поддержали. Окрыленный успехом, знакомый продолжил. «Слышь, мужики, вы ведь все равно в этом го... ну, в смысле, в удобрении всю жизнь ковыряетесь. Туалет не возьметесь почистить?» Корейцы многозначительно переглянулись: «А много там?» «Да понимаете, туалет общественный, года два не чистился, наверно, машины две будет», - быстро затараторил знакомый. «Но машина для вывозки моя, - смягчая обстановку, добавил он. - Если инструмент какой надо, тоже подсоблю». Корейцы еще раз переглянулись. «Сколько?» - пристально глядя в глаза знакомому, произнес один. «Двести!» - с присвистом произнес тот, решив, что полтинника за труды праведные ему будет достаточно, а предложи меньше - завтра самому придется в дерьме нырять. «Машину точно дашь?» - после небольшого раздумья, опять переглянувшись с напарником, произнес кореец. «Да дам, дам. И инструмент, если какой надо, тоже дам». Хлопнув по рукам, договорились на утро завтрашнего дня. С утра работа закипела, и знакомый только потирал руки, радуясь быстрому решению вопроса и сэкономленному полтиннику. К вечеру к нему подошел один из корейцев: «Все, закончили. Однако полторы машины только набралось, а ты говорил две будет». «Ну дак это, - встрепенулся знакомый, -раз дерьма меньше, значит и денег должно быть тоже меньше. Я ведь двести за две назначал, а раз полторы, тогда, значит, рублей сто семьдесят», - радуясь еще и «прилипшему» тридцатнику, закончил он. «Я сразу понял, что ты человек порядочный! - безо всякого ехидства, вместо возмущения, ни с того ни с сего вдруг ляпнул кореец. - Ну пора бы рассчитаться». Руки в карман они засунули одновременно, правда кореец оказался шустрей и через секунду выдернул руку обратно с рулончиком денег. Отсчитывая сто семьдесят рублей, он не прекращал бормотать: «Ты, товарищ, если еще... будет, подходи, мы всегда рады. С такими людьми приятно работать. Цену не ломишь, не то, что эти совхозные рвачи за машину «коровяка» три сотни требуют. А нам удобрение во как нужно - теплицы, сам видел, какие. Зиму отлежится, перегорит, на следующий год в самый раз будет».

ОСОБЕННОСТИ ОХОТЫ
Григорий Петрович любил шумные застолья в кругу многочисленных родственников и друзей. Родственники же и друзья, напротив, всегда плохо переносили его присутствие на различных мероприятиях. Однако не пригласить его на какое-нибудь семейное торжество или дружескую вечеринку просто не представлялось возможным, так как Григорий Петрович был человеком очень влиятельным и уважаемым в обществе, а в быту скромнягой и просто душкой. А плохо переносили оттого, что Григорий Петрович очень любил петь, делал это с удовольствием и, как он считал, высокопрофессионально, считая своим гражданским долгом нести прекрасное в массы уже после второй рюмки. И было от чего плохо переносить. Представьте себе, что после напряженного дня трудовой человек только-только решил расслабиться, заглотнул рюмаху водочки из запотевшего графина, нацелился на какой-нибудь салат оливье или селедочку под маринадом с лучком, как встает красный от смущения Григорий Петрович и затягивает: «Реве та стогне Днипр широкий». Понятно, что во время исполнения нужно благоговейно внимать и подтягивать, а не жевать, чтобы не подумали, что вы какой-нибудь там... И поскольку Григорий Петрович, как профессиональный боксер, выпускал номера сериями по два-три удара, то после третьего номера хотелось реветь и стонать... Ну ладно бы пел себе где-нибудь ближе к середине застолья, а то ведь... Причина столь зверского поведения объяснялась просто: Григорий Петрович очень быстро хмелел, несмотря на то что был человек малопьющий (три рюмки, и все). А хмелел быстро оттого, что не закусывал совершенно. А не закусывал оттого, что был чрезвычайно брезглив. Брезгливость его носила просто гипертрофированный характер. Он не ел ничего резаного, то есть всего того, к чему хотя бы несколько раз прикасались человеческие руки. А поскольку у нас не принято подавать на стол, например, капусту в кочанах и цельные корнеплоды, кушать ему было просто нечего. Трагедия произошла летом во время свадьбы его племянницы. Как обычно, после второй рюмки закосевший Григорий Петрович поднялся со своего места, поздравил молодых и предложил вниманию собравшихся старинную народную песнь «Степь да степь кругом». Народ с тоскливым выражением лица дружно вздохнул и обреченно отложил вилки. Несколько жирных зеленых мух в такт музыке медленно вальсировали под потолком. Неожиданно одна из мух, видимо, расстроенная трагической судьбой замерзшего ямщика из песни, решила свести счеты с жизнью и круто спикировала прямо в рот Григория Петровича. Челюсти Григория Петровича механически лязгнули, и он рефлекторно сглотнул попавшуюся добычу. Не в силах поверить в случившееся, Григории Петрович грузно осел на свое место, глаза его остекленели. После того как Петрович вывернул наизнанку свой желудок, он потребовал вызвать «неотложку». Не знаю, что с ним там еще делали, но из больницы его не могли выгнать дня три. После этого случая Григорий Петрович петь перестал совсем, к огромному облегчению всех своих многочисленных родственников. А если в помещении летали мухи, то и разговаривал с большой неохотой...